ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО В ГОМЕЛЕ
Из интервью поэта «Российской газете»:
— Евгений Александрович, в своей поэме «Мама и нейтронная бомба» вы говорили о том, что у вас есть белорусские корни в роду…
— Мой дед по матери, Ермолай Наумович Евтушенко, во время Первой мировой войны был трижды Георгиевским кавалером. Он родился в селе Хомичи (по имени моего любимого футбольного вратаря) Калинковичского уезда. Человек чапаевской биографии, он поверил большевикам, что они дадут землю крестьянам, остановят войну, примкнул к ним и пошел за ними. Он дослужился до больших чинов и командовал
артиллерийскими складами РСФСР. Это крупная должность. Дед ездил на персональной машине «эмка» с веснушчатым шофером-красноармейцем. Он приезжал к нам в Москву и дарил мне коробку с вишнями в шоколаде, привозил чекушку, которую сам же выпивал, затем пел белорусские песни и плясал вприсядку. Моя память начинается с его ареста, который проходил на моих глазах в 1937 году: за ним пришла не «эмка», а другая машина. Что с ним потом случилось, не знаю. Мы с ним очень дружили. А он дружил с другим моим дедушкой-математиком. Они долго о чем-то говорили в те сложные времена. Я бы дорого дал за то, чтобы восстановить эти разговоры, но в то время я был совсем маленьким.
— Довелось ли вам посетить дедовское село в Беларуси?
— Мама никогда не была в Полесье, даже забыла название села, где у деда остались две сестры. Одна из них, Ганна, однажды, в тридцатых, приезжала к нам домой и привезла мне постолы — белорусские лапоточки. Однажды мама вспомнила название села — и я приехал в Беларусь, мы полетели на личном вертолете командующего ВВС Беларуси с драматургом Андреем Макаенком. По пути взяли в «газик» одного деда. Я спросил его:«Жив ли кто-нибудь в селе из семьи Евтушенко?» — «Ды як же не живы — половина Хомичей усе Явтушенки». — «А Ганна жива?» — «Ого, ды яще якая живая!» — «А Ермолая вы знали?» — «А як же не знать? Трохи смурый был хлопец, но жвавый. З им и свиней пасли, и утякали з германского полону в пятнадцатом годе, и разом „Георгиев“ атрымали. А потом вышел он у великие красные командиры и запропал у Маскве… Лепш — сядел бы у хате». — «А какой он был?» — «Дуже до девок ласый. На носу раздвоинка, як у тябя»… Мы ехали, деревня была пустая, ни на одном доме не висело ни замка. Я спросил какую-то старушку:«Где же люди-то?» — «Уси на поле!»
Мы поехали на поле, оно все было усеяно старушками, женщинами и детьми. Некоторые дети еще не умели ходить, но уже выбирали картошку из земли детскими ручонками. Какая-то неодолимая сила меня толкнула к маленькой крепенькой старушке. Я подошел к ней и спросил: «Вы будете Ганна?» Она сказала: «Да, Ганна! А ты кто?» — «Я ваш внук Женя!» — «Так ты з голоду вмер на войне в Маскве». Я сказал: «Я жив, я уехал во время войны в Сибирь, там меня выкормили!» И она закричала на все поле: «Людины, бяжите сюда, кровиночка наша знайшлася!» Это был потрясающий момент — со всех сторон ко мне подбежали женщины, поползли дети — множество Явтушенок, как они пишутся по паспортам. Кстати, Ганна была партизанской связной, показывала мне на своей старческой груди ожоги от фашистских зажигалок — они пытали ее. В Беларуси каждый четвертый погиб в войну. Люди там очень хорошие, добрые. Я с удовольствием приезжал в Беларусь и еще с удовольствием приеду — даже в этом году.
источник: inf.by/gomel_lib/998
Комментарии (0)
RSS свернуть / развернутьТолько зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.